Всякому известно, какие они, херувимы: головка да крылышки, вот и все существо ихнее. Так и во всех церквах написаны.
И приснился бабушке сон: херувимы у ней в комнате летают. Крыльями полощут по-ласточьи, под самым потолком трепыхаются. Вот теперь – пониже, вот шторку задели, об лампу стукнулись, опять к потолку. Прочитала им бабушка херувимскую и всякую молитву про херувимов вспомнила – прочитала, а они все летают.
Уж так стало жалко бабушке херувимов – терпенья нет. И говорит – какому поближе:
– Да ты бы, батюшка, присел бы, отдохнул. Уморился, поди, летать-то.
А херувим сверху ей, жа-алостно:
– И рад бы, бабушка, посидеть, да нечем!
И верно: головка да крылышки – все существо ихнее. Такая уж судьба херувимская: сесть нельзя.
В нелепом сне над старой бабкой Россией трепыхаются херувимы. Уж умотались крылышки, глянут вниз: посидеть бы. А внизу страшно: штыки – и взираются херувимы вверх со всего маху.
– Упразднить законы – вопче.
Уж под самым потолком трепыхаются, уж некуда дальше, а надо: такая их должность херувимская – трепыхай дальше:
– Рубить головы гильотиной.
– Ой, батюшка херувим, отдохнул бы, присел…
– Я рад бы, бабка, да никак нельзя…
И не нынче-завтра встрепыхнет херувим дальше:
– Пытать на дыбе. Сечь кнутом. Рвать ноздри.
Жалко херувимов, такая их судьба несчастная: в нелепом сне трепыхаться без отдыху, потолок головой прошибать, покуда не отмотают себе крылышки, не загремят вниз торчмя головой.
Комментарии
работа не моя. дочери)
неужели цельного не нашлось?
Евгений Замятин
Херувимы
Всякому известно, какие они, херувимы: головка да крылышки, вот и все существо ихнее. Так и во всех церквах написаны.
И приснился бабушке сон: херувимы у ней в комнате летают. Крыльями полощут по-ласточьи, под самым потолком трепыхаются. Вот теперь – пониже, вот шторку задели, об лампу стукнулись, опять к потолку. Прочитала им бабушка херувимскую и всякую молитву про херувимов вспомнила – прочитала, а они все летают.
Уж так стало жалко бабушке херувимов – терпенья нет. И говорит – какому поближе:
– Да ты бы, батюшка, присел бы, отдохнул. Уморился, поди, летать-то.
А херувим сверху ей, жа-алостно:
– И рад бы, бабушка, посидеть, да нечем!
И верно: головка да крылышки – все существо ихнее. Такая уж судьба херувимская: сесть нельзя.
В нелепом сне над старой бабкой Россией трепыхаются херувимы. Уж умотались крылышки, глянут вниз: посидеть бы. А внизу страшно: штыки – и взираются херувимы вверх со всего маху.
– Упразднить законы – вопче.
Уж под самым потолком трепыхаются, уж некуда дальше, а надо: такая их должность херувимская – трепыхай дальше:
– Рубить головы гильотиной.
– Ой, батюшка херувим, отдохнул бы, присел…
– Я рад бы, бабка, да никак нельзя…
И не нынче-завтра встрепыхнет херувим дальше:
– Пытать на дыбе. Сечь кнутом. Рвать ноздри.
Жалко херувимов, такая их судьба несчастная: в нелепом сне трепыхаться без отдыху, потолок головой прошибать, покуда не отмотают себе крылышки, не загремят вниз торчмя головой.
А внизу – штыки.
навеяло...
любопытно... из Замятина...