Вскоре после начала Первой мировой войны наш знаменитый земляк священник Павел Флоренский предпринял поездку в прифронтовую полосу, где русская армия в то время вела бои с армией немецкой. В январе-феврале 1915 года он был откомандирован церковным начальством "для исполнения пастырских обязанностей при походной церкви санитарного поезда Черниговского дворянства", будучи одновременно зачисленным и в список санитаров.
Путешествие на фронт было для отца Павла делом абсолютно добровольным. Более того, его духовник епископ Антоний прямо возражал против поездки, но это не помогло. В течение месяца
33-летний священник проводил богослужения днём и дежурил в качестве фронтового санитара ночью. Поезд принимал и лечил раненых, находясь в Западной Белоруссии и Польше, которые в то время были частью Российской империи.
Состав был оборудован на деньги черниговского дворянства по инициативе великой княгини Елизаветы Фёдоровны. Она же была основательницей и покровительницей сергиевопосадского убежища сестёр милосердия Красного Креста, где отец Павел был священником домовой церкви. В персонал поезда входили руководитель с помощником, два доктора, два фельдшера, шесть сестёр милосердия, восемь санитаров, два завхоза, два слесаря и повар.
В поездке отец Павел вёл дневник, некоторые выдержки из которого мы предлагаем вашему вниманию.
6 февраля 1915 года
Возвратившись после обыкновенного ночного дежурства (с 3-х часов), в
9-м часу утра сажусь, как всегда, за чай и спешу занести несколько заметок. Этот утренний час — единственное время, когда можно что-нибудь записать; в иное время совершенно недосуг.
Возвращаюсь после разговора с одним запасным (солдатом запасного полка. — Ред.) воронежцем. (...) Он кротко, безропотно, с полным смирением принимает всё, но в то же время в нём нет беспечности: ясность в соединении с сознанием неудач жизни.
И слушать его трудно было без слез.
Он мало надеется на победу, т. к., по его словам, немцы уклоняются от штыкового боя, а пулемёты у них в таком количестве, что против них ничего не сделаешь: так и косят. Но, несмотря на отчаяние, он всё твердит: "Видно, такова наша участь...", т. е. сражаться и гибнуть; но ни слова он не сказал о прекращении войны, о её ненужности, даже о мире. Я не мог удержать глаза от влаги, когда он описывал гибель своего полка — смерть семисот человек. Немцы так и косили, всё пулемётами.
Этот запасной и сам ранен, а, кроме того, страдает ревматизмом. Болен он был и ранее тем же, но врач не обратил внимания на его болезнь. Сильно же заболел он, пробыв целые сутки в воде, стреляя из окопа. Но не столько о себе он беспокоится, как о том, что запасные, всё же более опытные, по его словам, исчерпываются, а молодые солдаты робки, после нескольких выстрелов пугаются и на штыки идти не способны. Он боится, что далее войска наши будут гораздо хуже прежнего.
Дома у него осталась жена и трое детей — семи лет, трёх и одного.
20 февраля 1915 года
Вчера стояли в Барановичах, как говорят одни, или в Баранувичах, как говорят другие. Тут ставка (штаб) главнокомандующего. Ночь, бесчисленные электрические фонари. Множество поездов, большей частью воинских, дожидающихся дальнейшего назначения. Доносится со всех сторон пение. Солдатам весело. Спроси одного, спроси другого — не грустно ли ему? "Нет, всё порешено. Ко всему приготовились". А в тоне слышится глубоко забитая грусть. Видно, им скучновато. Ходят с места на место или сидят в вагонах. Стоит заговорить с одним, чтобы сбежалось со всех сторон несколько десятков; жадно прислушиваются ко всякому разговору. Особенно охотно сбегаются, когда завидят разговаривающей кого-нибудь из сестёр.
(...)
Солдаты не говорят "убить" про войну, а: "поразить". "Он меня хотел поразить, а я его тут и поразил".
(...)
Подъезжаем к Полоцку, где должны высадить человек 80 сравнительно легко раненых, чтобы не отвозить их далеко от позиций. В одной из теплушек сидит уже одетый в шинели и шапке солдат с приятным мягким лицом. Остановился. Кто-то спрашивает: "Батюшка, скоро окончится война?" — "Это Вам лучше знать, чем мне, — отвечаю я. — Когда победите немцев, тогда и кончится". — "Нет, Вы, может быть, слышали что..."
21 февраля 1915 года
Удивительна внутренняя твёрдость и закалённость солдат, даже молодых, 1914 года (призыва. — Ред.). Рассказывают о смерти и гибели с лицами бес-
страстными, скорее твёрдыми, без малейшего нервного напряжения. Это не холодность, но мужество. Один рассказывал, как из Бзуры (река в Польше. — Ред.) одного потонувшего солдата он вытащил, как другой упал, но его не могли вытащить, он так и замёрз. Или как окопы были не из земли, а из людей. Рассказывают о телах, которым предстоит разлагаться, и ни малейшего следа нервности. Но если бы это была бесчувственность — то откуда доброта, отзывчивость даже ко врагам? Никто не разыгрывает бесстрашных, и на вопрос о том, страшно ли было, большинство отвечает, что сначала-де страшно — "как же не страшно!", и смеётся".
По завершении командировки отец Павел вернулся в Сергиев Посад в конце февраля 1915 года.
Подготовил Михаил ЖОХОВ
