Виктор Павлович Голочёв родился в белорусской деревне Зеленица Кировского района 9 декабря 1936 года. В детском доме дату рождения приурочили к годовщине Октябрьской революции и записали — 9 ноября 1937 года. Так и празднует дед Виктор день рождения дважды в год. Но это далеко не самые значимые даты в его жизни. Гораздо чаще он вспоминает апрель 1944-го, когда ему с мамой и сёстрами удалось вернуться живым из концлагеря и когда в июле того же года пришли советские солдаты и сказали, что фашистов нет и можно возвращаться в деревню. Война лишила его детства и родителей. Она снилась ему вплоть до 1995-го года...
Бежали к партизанам
Деревня Зеленица была образована в тридцатые годы XX века с началом работы колхоза. До этого здесь располагались хутора. К началу войны в Зеленице насчитывалось более ста подворий. Павел Трофимович, отец Виктора, в июне 1941-го ушёл на фронт. На тот момент у них с женой Прасковьей было четверо детей: 9-летняя дочь Анна, 6-летняя Шура, 5-летний Витя и годовалая Маша.
«В дедушкином доме был отправной пункт. В тот июньский вечер из нашей деревни на фронт забирали пять человек, включая моего отца. Он носил меня на руках по всем селянам, прощался, — вспоминает Виктор Павлович. — В 1941 году ощущения войны у меня ещё не было. Немцы были в Белоруссии, но до нашей деревни они не дошли. Когда в 1942 году начали массово организовываться партизанские отряды, стало понятно, что враг рядом. Тогда же начались карательные походы. Если бы не полицаи-предатели, немцы бы в Зеленицу не сунулись. Ближайшее село находилось в 9 километрах, а вокруг лес. Полицаи знали все пути и дорожки, сдавали фашистам. В нашей деревне объявился один предатель, но партизаны быстро с ним разобрались».
В лесах Кировского района располагались два крупных партизанских отряда: Макеевский и Изоховский. Весной 1942-го партизаны подорвали пять немецких автомашин на дороге Могилёв—Бобруйск. Это стало отправной точкой к самой большой трагедии Кировского района времён Великой Отечественной войны — карательной облаве на деревню Борки, которая находится недалеко от Зеленицы.
15 июня враги окружили Борки и приступили к уничтожению населения. Старших убивали разрывными пулями, а младших поднимали на штыки, чтобы экономить патроны. За полдня были убиты свыше двух тысяч мирных жителей. Вместо деревень — остовы сожжённых домов, вокруг — обугленные человеческие трупы, в колодцах — тела детей.
«С Борок к нам в деревню прибежали дед с внуком, они в лес ходили по грибы, — вспоминает Виктор Голочёв. — Когда вышли к деревне, увидели, что все дома в огне. Побежали к нам. Почти все наши сельчане собрались и ушли к партизанам в лес. Когда немцы пришли, в деревне уже никого не было. Они сожгли все дома и сараи, постреляли по лесу».
Витиной тёте Марии было 18 лет, когда её, связную партизанского отряда, схватили каратели. Сдал тётю Машу полицай — хороший знакомый и боевой товарищ её брата по недавней русско-финской войне. Фашисты казнили девушку долго, отрезая уши, конечности, груди. В детских воспоминаниях Виктора очень отчётливо живут те страшные события — как собирали в простыни куски тела, как хоронили.
Вплоть до зимы Прасковья с детьми жила в лесу в курене. На зиму семья Голочёвых перебралась в соседнее село Коршуки к бабушке по материнской линии. За это время дед Трофим построил для них новый дом в Зеленице на месте сожжённого, и по весне Витя со старшими сёстрами (Мария умерла в двухлетнем возрасте) и мамой вернулись в деревню. Именно в этом доме был развёрнут штаб партизанского отряда. Сам Трофим отстроил себе дом чуть подальше.
«В 1943 году в деревню вновь пришли каратели. Завязался бой с партизанами, и наши отошли к лесу. Некоторые жители убежали с партизанами. Мы не успели, — продолжает рассказ Виктор Павлович. — Ночь оставшиеся сельчане просидели в санчасти. Наутро стариков загнали в дом деда Трофима, закрыли и сожгли. Всего одиннадцать человек там было. Женщин и детей отвезли на трассу Могилёв—Бобруйск. Зеленицу снова полностью спалили. Мы шли пешком километров пятнадцать до Кировска. Сестра Аня болела тифом, её под руки вели мама и тётя Ганна (с белор. — Анна. — Прим. ред.). Те, кто отставали от колонны, попадали под пули. А Шуру за руку вёл немец до самого Кировска, угощал конфетами. Разные немцы были…Одни убивали зверски, другие пытались помочь».
Ловил вшей и ел
В Кировске сельчан разместили в доме на окраине. Некоторые сразу сбежали в лес. Прасковья с детьми не могли бежать из-за болезни старшей дочери Ани. Когда к осени 1943-го здоровье сестры Виктора пошло на поправку, было решено — бежать в лес к деду Трофиму. Поймали их на середине пути.
«Нас прямой наводкой отправили в Бобруйск в лагерь. Основные здания были переполнены, и нас поселили в барак на 30 человек. Спали мы на соломе,— говорит наш собеседник, и его голос начинает дрожать. — Мне запомнился старик, он лежал постоянно. Вшей ловил на себе и ел. Некоторым за ночь мыши обгладывали мочки ушей и носы. Всё время хотелось есть. Нас кормили запаренной шелухой гречневой крупы или водой с варёным куском картошки. Бывало, жители Бобруйска бросят через забор кусок хлеба, лагерные налетят и давай друг друга бить, ещё немцы добавляют. Так из-за одного куска хлеба появлялось два-три трупа».
Узники покрепче рыли вокруг города окопы. Тех, кто уже не мог работать или тяжело болел, сажали в кузова машин под тент, заворачивали внутрь выхлопную трубу и травили. Машины называли душегубками. Потом трупы вывозили за город и выкидывали по оврагам. Раз в две недели немцы таким образом «чистили» лагерь от лишних ртов. Весной 1944-го фашистам стало понятно, что скоро к Бобруйску подойдут советские войска, и лагерь начали в срочном порядке распускать.
«Мама и я болели тифом. Нас с сёстрами и ещё несколько человек посадили в душегубку, и мы начали прощаться друг с другом. Как вдруг немцы отвели газ, и машина поехала в сторону Могилёва, — вспоминает тот апрельский день Виктор Павлович. — На полпути машина остановилась, немцы открыли кузов и как закричат: «Schnell! Schnell!» (с нем. «Быстро!». — Прим.ред.). Все выскочили, а они — по головам автоматной очередью. Ну мы все в лес ринулись врассыпную. Собрались только к вечеру, и пошли к своим».
О победе узнал в детдоме
Когда семья Голочёвых пришла в лесные куренья, сельчане были ошарашены: все были уверены, что Прасковью с детьми сожгли в 1943-м. Ослабленная голодом и болезнью мама Виктора умерла спустя неделю после возвращения к своим, дети похоронили её на кладбище недалеко от Зеленицы. Несколько месяцев дети жили в курене у деда Трофима и бабушки Татьяны, питались заячьей травой, щавелем, доедали запасы картошки. После освобождения Могилёвской области от фашистских оккупантов Голочёвы вернулись в Зеленицу.
«Наши войска остановились в деревне. Кто-то из офицеров предложил забрать мешок зерна. А мне 8 лет, как я его потащу? Позвал деда, вместе тоже не осилили. Сделали тачку и оттащили мешок домой. Столько счастья, радости было! Целый мешок зерна, — уже не сдерживая слёз, продолжает Виктор Павлович. — Комиссар партизанского отряда был избран председателем райсовета. Вот он и сказал: их мать нас кормила, неужели мы позволим, чтобы её дети умерли с голода?»
Позже Виктор оказался в детском доме. Там рано утром 9 мая 1945-го его и других сирот разбудила новость о Победе. Дед Трофим прожил до 1952 года. Сестра Виктора Шура умерла на Украине в 2006-м. Старшая сестра Анна прожила в родной Зеленице восемьдесят лет, пока деревня полностью не вымерла. Не стало Анны Павловны в 2016 году. Их отец Павел Голочёв пропал без вести в декабре 1944-го года на территории Чехии.
Бой партизан в Белоруссии, 1943 год. Фото Михаила Трахмана
Записала Дарья Трофимова
