Вид с Мусорной Горы

Гора, бывший полигон

Куда, оказавшись в Берлине, поедет сергиевопосадец, который отчаялся хотя бы за бесценок продать дачу рядом с мусорным полигоном в Парфёнове? Не в парк Тиргартен, не к Рейхстагу и не к Берлинской стене, как делают все нормальные люди, а, конечно, в Любарс — район на севере города, где берлинцы десятилетиями в кучу сваливали свой бытовой мусор, точь-в-точь как до недавнего времени это делали мы. Зачем? Посмотреть, как оно может быть и какой путь нам, возможно, предстоит пройти.

На рубеже семидесых-восьмидесятых Берлин начал рекультивировать городской полигон, который за двадцать с лишним лет достиг 45-метровой высоты, и теперь тут парк, где ничто не напоминает о грустном эпизоде в истории этой уютной тихой и совсем не туристической части города.

Любарс называют последней деревней немецкой столицы, единственным уголком сельской идиллии в городской черте, не зачищенной урбанизацией под корень.

Едем мимо старой фермы с фазанами, не доезжаем до конюшен — их тут не меньше пяти, и каждая вносит свой штрих в романтический образ места.

Слева видны аккуратные коттеджи и обычная городская застройка, далеко на горизонте как мираж колышется берлинская телебашня, та самая, с шаром, которую помнят все, кто учил немецкий в советской школе. А направо парк, где сейчас, в девять часов утра субботы, собираются первые дельтапланеристы. Это как раз то, что нам нужно — склоны бывшей мусорной горы стали идеальным местом для полётов, о чём знают и те берлинцы, кто никогда на дельтаплане не летал, и те, что про экологический эксперимент в Любарсе даже не слышали.

В какой-то мере это хороший знак — если слово «Любарс» не вызывает в памяти местных стойкую метановую резь разлагающихся отходов (кому не доводилось её почуять — съездите в Парфёново), значит, свалка прочно запакована в капсулу. Иначе бы немцы с их мощным бытовым экологическим сознанием и заметной ролью зелёных в политике просто так бы не отступились.

Но точку в битве вряд ли можно поставить: залитые бетоном, а то и чем попрочнее, отходы продолжают жить. В них больше не попадает дождевая вода, и значит, утечки в почву нет, но метан на старых мусорных дрожжах, заложенных ещё в конце 50-х, продолжает выделяться, хотя и в меньшей степени. В парке на горе, под отрывающимися от земли дельтапланами, под колёсами детских колясок, под кроссовками бегунов, под прыжками тусовщиков на музыкальных фестивалях — под всеми ними продолжается химическая реакция, и, если поискать, то у подножья горы можно найти трубы, которые изнутри отводят метан на соседнюю фабрику, где производят ковровые покрытия. Там биогаз становится источником энергии.

Потоки мусора перенаправили с севера на восток города, в район Рулебен, где на берегу Шпрее, одной из трёх берлинских рек, стоит мусоросжигаюший завод.

Избавив Мюльберг — или Мусорную Гору, как она вошла в городской фольклор — от дурного запаха, её начали избавлять и от дурной репутации. Всем городом искали новое имя, в прессе устроили открытое обсуждение. Звучали варианты вроде «Гора Дракона», и сейчас на картах она лаконичная Lübarser Höhe — Любарская высота.

Наш парфёновский полигон начал расти примерно в то время, когда в Берлине закрывали свою свалку. Накопление мусора у нас шло дольше, но не так интенсивно: за 30 лет он вырос на 30 метров, в то время как берлинский полигон за 20 с небольшим лет достиг 45 метров. Площадь тоже меньше: 17 парфёновских гектаров против 45 берлинских.

Значит ли это, что рекультивировать Парфёново будет проще? Нет. Работа должна начаться весной-летом 2020 года, как то запланировано в программе «Экология и окружающая среда Подмосковья на 2017-2026 годы», принятой четыре года назад. Но заморозка экономики на фоне карантина может оказаться не единственной проблемой. Рекультивация — это дорого и сложно, в том числе и по немецким меркам. И даже самой сильной экономике Европы, достигнувшей заметных успехов в борьбе с экологическими ошибками прошлого, пока не удалось на сто процентов уйти от старых и не очень добрых «мюльбергов».