Несколько лет назад краеведы нашли газетную заметку вековой давности, сообщавшую, что 25 февраля 1912 года «приехавшая на днях в Москву известная писательница Сельма Лагерлёф вместе с баронессой Нобель» посетила Троице-Сергиеву лавру. Хоть какие-то подробности этой поездки, да и в целом русского турне писательницы долгие годы оставались неизвестными. Что неудивительно: фру Лагерлёф поведала о них в 1926 году в докладе, произнесённом на торжественном собрании Шведской академии. Эта речь была опубликована уже после смерти писательницы, в 1945 году, и до недавнего времени в России она была неизвестной.
Лишь совсем недавно, в 2018 году, в сборнике «Скандинавская филология» была опубликована статья Полины Лисовской «Путевой рассказ Сельмы Лагерлёф о России: сказка, откровение, пропаганда». О чём же вспоминала знаменитая писательница, Нобелевский лауреат по литературе и автор книги «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями», и что привело её к Троице?
Итак, в феврале 1912 года в сопровождении своей близкой подруги Сельма Лагерлёф приехала в Санкт-Петербург из Хельсинки на поезде по приглашению Эммануэля Нобеля, сделанному ещё во время вручения писательнице Нобелевской премии в 1909 году. Поездка «началась с незначительного происшествия», то есть: «Как только наш багаж и мы сами разместились в очень удобном купе, кондуктор сказал, что мы должны пересесть на другие места. Русский адмирал и его рота ехали с нами на одном поезде, и им нужно было лучшее спальное купе. Причиной, данной нам, было то, что он купил билеты раньше нас. Итак, мы поменяли нашу карету на более скромную».
В путевом рассказе Сельма Лагерлёф пишет только о вещах, которые знает и видела своими глазами. Среди прочего она замечает, что не смогла посетить Эрмитаж и Оружейную палату из-за «весенней уборки», поэтому о них ничего сказать не может.
Напротив, её визит в другой музей описан в подробных деталях. Лагерлёф в сопровождении доктора Нобеля отправилась в Москву, где посетила множество достопримечательностей, в том числе Московский драматический театр и Третьяковскую галерею.
Именно посещение Третьяковки стало поворотным моментом в её повествовании, «осью страха и предчувствий катастрофы». Сельма Лагерлёф сравнивает себя в залах Третьяковки с маленькой пчёлкой, которая хаотично передвигается по клумбе. Но наступает момент, когда эти движения резко прекращаются, так как она видит пугающие глаза на одном из полотен: «Тупой, хищный и полный безумия. Это были не человеческие глаза, а глаза тигра, оборотня».
По её словам, именно картина Ильи Репина «Иван Грозный и его сын Иван 16 ноября 1581 года», более известная как «Иван Грозный убивает своего сына», произвела на неё сильное впечатление. Образ царя играет для неё роль звериной половины человеческой природы, которая, согласно неоромантическому мышлению писательницы, может сосуществовать со христоподобной половиной человека. Человеческий страх перед нападением кошачьего хищника был несколько раз описан Сельмой Лагерлёф в своих произведениях. Например, можно вспомнить первую главу «Чудесных приключений Нильса», где безобидный домашний кот превращается в страшного зверя.
Цепочка подобных художественно-эстетических потрясений в итоге привела писательницу в Троице-Сергиеву лавру, где она пробыла почти целый день. Отмечу, что книги писательницы постоянно присутствовали в книготорговых каталогах наиболее знаменитого книготорговца Сергиевского посада Елова!
Мы не знаем, что она искала здесь — исторические впечатления, корни народной психологии, просто экзотику? Но именно тут рождаются её апокалиптические пророчества. В послушании и благочестии русских мужиков она находит зреющее пробуждение совершенно противоположных начал, предзнаменование ожидаемого безжалостного бунта. Сельма Лагерлёф пишет: «Я не говорила принимающей семье (т. е. Нобелям. — Авт.), что знаю, что когда-то им придётся бежать от буйных толп и что их имущество разложится в клочья. Я старалась сохранять спокойствие и делала всё возможное, чтобы освободиться от пугающего предчувствия».
И далее, обращаясь к событиям революций 1917 года, она ищет подтверждение своим раздумьям: «Даже если она (Февральская революция. — Авт.) не была полностью бескровной, она вызвала надежды, а не ужас, как говорили вначале. Это было не землетрясение, а просто небольшой шок. Напротив, революция Ленина последовала как тьма осени. И началось настоящее землетрясение, Земля сотрясалась, Нева была полна трупов, по всей России были убиты люди и уничтожен целый социальный класс. Лично я не была удивлена тем, что это произошло. Я видела это, я знала это давным-давно. Я старалась не верить полученному предупреждению, но в глубине души знала, что это неизбежное произойдёт».
Завершает свои раздумья писательница в традиционном для неё романтическом ключе о внутричеловеческой раздвоенности: человек или зверь, христианство или Ветхий завет. Антихрист побеждает Христа, а зверь — человека. Интересно, что как раз в это время, в середине 1920-х годов, в нашей стране был опубликован роман Сельмы Лагерлёф «Изгой» (в русском переводе «От смерти к жизни»), где автор представляет очень красноречивый контраст и борьбу между этими двумя натурами, используя историю молодого человека, похожего на Христа. Потом были полтора десятка лет полного забвения. Только в год смерти писательницы (1940 г.) с сильными купюрами в СССР было издано «Путешествие Нильса с дикими гусями» —книга, ставшая потом одной из любимейших историй для многих поколений наших соотечественников.
Алекс РДУЛТОВСКИЙ
