В воскресенье у меня умер друг. Григорий Глазов — очень талантливый и самый недооценённый поэт нашего города. Мы были знакомы с раннего детства, но сошлись лишь в последние годы, когда несколько лет проработали вместе в газете «Сергиевские ведомости». Гришка, я не верю, что тебя больше нет.
Рифмы бродили у него в голове всегда. Стихотворение могло возникнуть по какому угодно поводу: новости по радио, газетный заголовок, случайно услышанная в магазине фраза или собственные раздумья на прогулке. Гриша приходил в редакцию, садился за свой стол, читал наши тексты — он был корректором (был? невозможно!). И через какое-то время приносил нам, своим доверенным читателям, очередной листок с рифмованными строчками. Иной раз на злобу дня, иной раз просто так. Это было небанально — всегда.
Гришка был добрым. Необыкновенно добрым, он всех вокруг любил и ко всем относился с невозможной доброжелательностью. Я не могу представить, что у него даже теоретически могли бы быть враги. Он курил «Беломор», он регулярно пил коньяк. Ему говорили, что это всё вредно, с его-то здоровьем. Плевать он хотел. Ведь иначе жизнь стала бы совсем пресной. В свои сорок лет он ходил с тростью — подагра, суставы, очень больно! — но в каком-то смысле это всё лишь добавляло ему шарма.
Гриша был настоящим. Он был на голову талантливее всех нас. Он обладал просто феноменальной памятью, особенно на стихи, которых знал множество. Однажды мы заговорили о покойном Дэне Калмыкове, и он рассказал, что лет десять назад Дэн приходил на заседание литклуба «Свиток» и даже читал что-то из своего. После чего Гриша подумал, пощёлкал пальцами и смог воспроизвести стихотворение, услышанное им один раз много лет назад. Я не думаю, что на такое был бы способен кто-то ещё на этой планете.
Я ушёл из «СВ» несколько лет назад и вернулся в газету «Вперёд». Мы стали видеться редко, в основном просто на улице, когда каждый из нас шёл на работу или возвращался с неё. Порой во время этих скоротечных встреч Гриша читал что-то из новых стихов. Порой мы могли полчаса стоять под дождём или медленно брести по Рабочему посёлку, разговаривая бог знает о чём и играя в слова — это трудно описать сейчас, на самом деле. Он был очень классным собеседником.
В другое время Гриша мог внезапно позвонить в два часа ночи, переполненный симпатиями и подогретый духом Бахуса. Это не всегда было удобно, сознаюсь. Я мог и сбросить звонок. Но я знал — это ведь крутое знание и чувство! — что вот есть неподалёку человек, который всегда примет меня с распростёртыми объятиями и закричит «Дядя Шура! Валерич! Я рад тебя видеть!».
Жизнь такова, что эта возможность во многом стала больше теоретической: у всех дела, всем некогда. Но сегодня я понимаю, как мне будет этого не хватать.
Прощай, Гришка. Без тебя этот мир точно обеднел.
Александр Гирлин
