«От советского информбюро», В. Просвирнин
Моих ровесников почему-то называют детьми войны. Но мы не дети войны, мы — дети военного времени, которое до сих пор цепко сидит в душах, сердцах и памяти. Говорят, время проходит, сжигая мосты памяти. Но, увы! Чем старше становишься, тем острее восприятие пережитого в детстве.
Как сейчас вижу: женщина-почтальон, разнося похоронки, стучится в окна, извещая адресата о гибели родного человека. Пройдёт такой нежданный почтальон, и ещё долго голосит улица. Самое большое горе для родных — получить похоронку. Мне запомнились строки неизвестного автора, видимо, тоже пережившего это: Дома бабка голосила, Голосило всё село. Вся Россия голосила, Всей России тяжело.
Помню, как со стоном в обморок падала бабушка, увидев силуэт почтальона, в очередной раз стучавшего в её окно. Всего она получила шесть извещений о гибели родственников. В ноябре 1941 года, защищая Москву, погиб мой отец Георгий Александрович Олесов.
В памяти осело чувство голода. Сознание того, что нечего есть, пришло не сразу. Сначала, как избалованное всеми дитя, я просила дать мне торт, потом — пирожное, потом — хлеб. Но когда не стало и хлеба, пришло чувство понимания, чувство раннего взросления. Я до сих пор помню тот момент.
Во время войны была введена карточная система. По карточкам продавали непропечённый, почти сырой, из отрубей, чёрный хлеб, и то с перебоями. Порой в оренбуржскую стужу старики выстаивали ночь в очереди, а утром в окне выдачи появлялось лаконичное объявление «Хлеба нет!». Опухших от голода маленьких детей приходилось кормить распаренной берёзовой корой с лебедой или крапивой.
Народ голодал, стойко перенося все невзгоды. Люди ждали конца войны и ловили каждое слово диктора по радио в надежде услышать новое сообщение о положении на фронтах. И даже мы, маленькие дети, по интонации диктора могли судить о положении на фронте. Мы ждали с нетерпением Победу и проходили испытания, которые под силу взрослым.
В. Ни «Проводы.1941». 1969 год
Голос Левитана стал для нас отдушиной в то страшное недетское время.
Мама работала, я ходила в детский сад. В те голодные годы это было большой поддержкой: там хоть скудно, но всё же кормили. Обычно на стол кроме супа из гнилой картошки или двух ложек гороховой каши, размазанной по дну миски, ставили тарелочку, на которой лежали пять маленьких кусочков хлеба. За столом нас было четверо. То ли по недомыслию воспитатели клали пятый кусочек, то ли как-то подкормить нас хотели, но этот пятый кусочек был для малышей той лакмусовой бумажкой, которая проявляла их ещё только что начинающую формироваться детскую сознательность и определяла будущий характер. Не сговариваясь, мы отдавали его маленькому трёхлетнему мальчику: «Вова, это тебе!» И клали кусочек ему в миску.
Этот пятый кусочек Владимир Алексеевич Косяков до сих пор вспоминает с дрожью в голосе.
Слёзы наворачиваются на глаза, когда он с такой теплотой вспоминает о детсаде, о походах в госпиталь, где мы давали концерты.
Однажды, когда мы в очередной раз пришли с концертом в госпиталь, то увидели, как изуродованный боец без ног и обеих рук, весь в окровавленных бинтах, старался свалиться с кровати головой вниз с криком: «Прошу не сообщать только маме!» Эта страшная картина отпечаталась в моём сознании и до сих пор стоит перед глазами.
Многие искалеченные домой не возвращались, оставаясь жить в нашем городе.
Часто можно было видеть, как бывший фронтовик без рук и ног, перекатываясь по земле, просил себе на жизнь. И таких было много. На базарной площади они как-то старались добыть себе на пропитание.
Продолжалось это и после окончания войны до тех пор, пока по указанию правительства всех искалеченных фронтовиков страны не разместили в специальном пансионате на острове Валаам.
Война не щадила никого. На нашу долю выпало тяжёлое время утрат, страха, голода и холода. А морозы в Оренбурге стояли лютые, люди падали на улице в голодный обморок и замерзали. Мёрзли и в домах, так как печки топить было нечем. Особенно тяжёлое положение было зимой последнего года войны, когда топливо приобрести было не на что, мебель частично обменяли на продукты, частично сожгли. Стали снимать ставни, межкомнатные двери, перегородки и топить ими печки.
А. Жабский «Хлеб войны», 1983 год
У нас была большая библиотека, в основном классика и политическая литература. Книги не жгли, и они сыграли в дальнейшем благородную роль, став для нас, школьников, палочкой-выручалочкой.
В конце войны я пошла в школу в первый класс. В здании нашей школы был расположен госпиталь, нас разместили в школьном сарае, наскоро прорубив в нём окна и настелив пол. За каждой партой сидели по три-четыре ученика.
Букварь был только у учительницы, а тетрадей не имелось и вовсе, писали мы только мелом на доске.
Вот тут-то и пришли на помощь классики. Помню, как я приносила в школу произведения Карла Маркса. Это были толстенные тома в красных переплётах. Учительница осторожно снимала обложку, делила книгу на дольки, и мы писали под строчками его трудов. Это выручало не только наш класс, но и учеников всех трёх смен. Вот такими «тетрадями» мы были обеспечены до конца войны.
Кроме голода и холода нам стала угрожать эпидемия тифа. В школе, проводя борьбу с педикулёзом, использовали новый препарат — дуст (также известный как ДДТ. — Прим. ред.). Учителя получили указание проводить ежедневную санобработку всех учеников. И каждый день, прежде чем приступить к уроку, учительница проходила по рядам с марлевым узелком, наполненным ядовитым порошком, и обильно сыпала этот яд нам на голову и за ворот.
По домам ездила специальная санитарная машина и отвозила нашу одежду на «прожарку» в автоклавах. Угроза тифа отступила, а вот голодали мы ещё долго.
На фронт бойцам мы, ученики, часто отправляли подарки. Это были, как правило, кисеты с табаком, наши довоенные фотокарточки и письма бойцам, в которых мы клятвенно обещали учиться только на четыре и пять.
Слова «ужасы войны» не были пустым звуком для Гали
В каждом сердце есть детская страничка памяти, страничка воспоминаний. Они сопровождают нас всю жизнь. Время летит быстро. И то, чему мы были свидетелями, теперь становится историей, далёким воспоминанием.
Очень хочется, чтобы Вечный огонь любви и памяти горел в сердцах будущих поколений как знак вечной благодарности всем тем, кто в то время отстаивал мир и счастье на Земле.
Галина Олесова, дочь защитника Москвы
