В начале октября 1926 года в редакцию сергиевской уездной газеты "Плуг и молот" группа молодёжи передала открытое письмо. В нём ребята жаловались на безработицу, на гнетущую атмосферу безмолвия и бесправия царящего в обществе, где они не нашли (да и не могли найти) ни одного из тех идеалов, в которые верили. Открытое письмо подписали комсомольцы Александр Гусев, Сергей Осипов, Михаил Косорокин.
Случись это обращение в 1924 или 1925 году, и всё было бы сошло. А вот к осени 1926 года обстановка изменилась. Вся культурная жизнь города, в том числе и газета, оказались под властью Управления политпросвета. А обязанности редактора стали возлагать исключительно на заведующих этим управлением.
Да и времена политических дискуссий комсомола уходили в прошлое. Теперь можно было спорить не о генеральных линиях и не о том, является ли комсомол "сочувствующей партии организацией", а на тему "хорошо это или плохо — комсомолец с гармошкой". Все остальные дискуссии оценивались как проявления правого или левого уклона, а то и вовсе как троцкизм.
В июле 1926 года пленум ЦК и ЦКК ВКПб рассмотрел вопрос об оппозициях и осудил их. А 1 августа того же года расширенный пленум Сергиевского укома партии обсудил итоги этого пленума. Лидер сергиевского комсомола Голиков в прениях декларировал: "От имени комсомола заявляю, что для комсомола не безразличен вопрос о единстве партии. Единство партии мы ставим на первое место".
Ребята, подписавшие послание, были не из последних в сергиевском комсомоле, а один из них, А. С. Гусев, был сыном важного местного партийца. Налицо опасная оппозиция! Да и письмо по нелепой случайности поступило в редакцию накануне Осеннего Сергия, что также было рассмотрено как заведомая провокация и смычка с идеологическим врагом.
Надо ли говорить, что на другой день авторов письма арестовали. Уполномоченный ГПУ Анфимов квалифицировал их как преступников: в открытом письме имеются призывы к свержению советской власти, и оставить авторов на свободе он не только не может, но и не имеет права.
После этого разговор с нашими ребятами вели на Лубянке. Следователь Рутковский не нашел достаточных оснований осудить их на длительный срок. Участники "протестной акции" были освобождены, но навечно попали в разряд "потенциально опасных"...
Вспоминает А. Гусев: "В одну из вьюжных ночей в январе 1937 года в дом №5 по Левой Напрудной улице Загорска постучали громко и требовательно. Вошли четверо мужчин и предъявили мне маленькую бумажку — ордер на обыск и арест... Через день после меня был арестован Сергей Осипов, а еще через день Михаил Косорокин. Начальник НКВД Загорска Сахарчук в виде особой милости без допросов и дознания переадресовал меня в Москву, в Бутырскую тюрьму. Так началась моя тюремная одиссея, продолжавшаяся одиннадцать долгих лет. После освобождения — снова тюрьма, на этот раз в Лефортове, но уже без Сергея Осипова и Михаила Косорокина".
Интересно, что тема комсомольского письма в газете "Плуг и молот" всплыла в мае 1928 года, во время так называемого "Дела Костомарова" — ответственного работника Политпросвета, на которого неизвестный совершил покушение. Тогда эта история стала толчком к многочисленным арестам в Сергиеве "бывших".
Так вот, если "Правда" и "Известия" величали Сергиев "черносотенным осиным гнездом", то "Комсомольская правда" вспоминала злополучное письмо комсомольцев, которое характеризовала как "наглую антисоветскую выходку, происки врага".
Что поделаешь, враг — он не спит, он вроде героя старинного английского стихотворения, таинственного кота Макавити, на совести которого всё пролитое молоко, все разбитые стекла, украденные кошельки и несчастья с беспечными девушками...
Алекс РДУЛТОВСКИЙ
