Сергиев.ru

Игорь Островский. Стихи — в кавычках и без

Игорь Островский. Стихи — в кавычках и без

Автор — пианист, музыкант Сергиево ­- Посадского муниципального оркестра. Этим летом представил первую книгу под лаконичным названием « Стихи », куда вошло написанное за 30 лет.

Биография (со слов автора): «Родился в 1955 в Загорске. Детский сад № 1 (где сейчас краеведческий музей), школа № 14 (тогда восьмилетка), школа № 1 (сейчас гимназия № 1), Московский институт химического машиностроения, музыкальное училище при ДК им. Кирова (Ленинград). НИИПХ, ресторан «Золотое кольцо» (сейчас «М­-Видео»), ДК им. 50­-летия Октября (ОДЦ «Октябрь»), методический центр отдела культуры администрации, ДК им. Гагарина, муниципальный оркестр».

***

Что кажется сладким — сбывается пресным, непоколебимое — шатким, отвесным — — пологое, но временами до боли врезается слово и дышат бемоли,

и да: не разнять, и как воздух, объятья.

***

Художник Оля пишет мой портрет, болтаю вволю... Всё­-таки, секрет прибит волною Олин или мой за той льняною плотной пеленой?

***

Приятен на вкус арбуз летом. Может, сам арбуз думает об этом: лучше гнить в поле, чем сгинуть в неволе?

***

Гулять, конечно, лучше ночью, скворешне изменив непрочной, и сыром в масле фонарей сливаться с массой тополей.

***

В какой пустыне — всё равно — найти обитель, когда весь мир и ты — кино и кинозритель.

Смешно, местами хорошо, охват широкий, пока на землю не сошёл Безумный Джокер —

скользнёшь звездой по волосам в конце рекламы. Сложнее, если ты и сам имеешь планы.

***

Снова музыка слов, голоса языка, усвоенье основ. Сквозняком свысока

до багровых глубин, до гранитных твердынь. Если пустят туда лебеда да полынь.

***

То не пенье болельщиков — ветер гудит за окном. Жигулёвское с лещиком, Ящик, и в ящике гном

гонит мячик-­горошину, круг на зелёном сукне. Просто чай, по­-хорошему, чай — и берёзы в окне.

***

У дерева корни, у ласточки хвост, у мальчиков горны, у города мост.

У кроны вороны, у горна кузнец, король у короны, рука у колец.

У неба надир, у подковы блоха, дыра у сортира, конец у стиха.

***

1

Когда я вижу небольшую и узкоплечую, ошую взмывает и парит, и ноет, и говорит: спешить не стоит... Но я не слушаю, спешу и пугаю женщину чужую.

2

Когда когда-­нибудь я встречу тебя, пойму, что умер. Вечер сухой и солнечный. Ты скажешь, что жизнь твоя прекрасна, я же

отвечу, сдерживая дрожь, что жил непрямо, но упрямо, как ты сама мечтала, мама, и ты кивнёшь.

1

Ворошение тошное, восхожденье к нулю ­— не люблю своё прошлое, и себя не люблю в этом прошлом, где узником навсегда заключён. Уводи меня, музыка, напевай за плечом.

2

Предсказаний не слушаю, от предчувствий бегу, и надеюсь на лучшее, чем представить могу. Загадка Для двух довольно брюк, одной сойдёт ботинок. (вариант) Для двух нужны колготки, одной сойдёт чулок.

***

«Любовь — не лекарство, а рана», — решил помкомвзвода Петров. Послала Петрова она на, Петров же отправил её в.

***

Всё о смысле и о тлене мысли после выступлений, но расстелена постель: положи меня поленом, придави меня коленом, чтоб в окно не улетел. Буду спать сперва пунктиром, после маяться кошмаром, только после просто спать. Выпью чаю со светилом и помажу скипидаром ­— завтра снова выступать.

***

Бог хороший математик? Знают физики в халате, космонавты в аппарате, акробат на самокате, лирик с девой на закате и девица в результате низости календаря, тот закат благодаря.

***

Я заблудился в городе чужом, мне этот город временами снится. Я был в него, как мышка, погружён, и было в нём нельзя не заблудиться.

Там женщина худая шла во двор по лестнице, и я спросил дорогу, она, решив, что я, возможно, вор или мошенник, вызвала подмогу —

Серёжу. Ни она, ни он не спрашивали мной забытый адрес. Он двигался с трудом и был умён. Они упорно интересовались,

со временем — имелся прецедент — посмею ли заняться блудом с нею; я озирал некрашенный цемент и уверял: не то что не посмею,

а ухожу. Распутываю нить, кружу в кровати, как червяк на блюде: во сне меня, похоже, приютить хотели от тоски чужие люди.

Неотвратим ли был унылый плен?

Вставай и отряхни цемент с колен!..

***

Написать «звезда», что сказать «забудь», закатить глаза, тяжело вздохнуть. Мимо рукава правая рука тянется: «трава», «камень», «облака». Есть ещё «любовь», «переулок», «грусть», и от этих слов я не откажусь.

***

По дороге мимо Лавры жертвы собственных страстей — коломбины, марфы, мавры, агафоны всех кистей — осторожно, дерзновенно собирают на прокорм, и, незримы, у колена василиск и уникорн.

***

Я отпускаю сам себе: Сынок, за это по губе, за это коршуна в груди; ну всё, иди и не муди.

***

Мелодия, строка когда­-нибудь вернутся. Выводят облака, звезда, осколок блюдца,

увядшая трава загадочную фразу, но бог свои слова использует по разу.

Зияние, провал, пустая оболочка. Я строчку потерял, была такая строчка...

***

Я полол морковку, сбивал колени, я в микро­- волновку пихал пельмени, я ходил в ведро, оформлял подписки, я цедил ситро и лизал ириски, как тюрем­- ный срок, отбывал учёбу, мне систем­- ный блок доверял утробу, я блажил в ВИА, городил хоромы — это был не я, так, один знакомый.

***

В собранье выраженье пристало и к лицу: невежде самомненье, сомненье мудрецу.

***

То не ваза с травой, а моя голова, из неё вразнобой вылезают слова. Объяснение роста словес из бельмес — проявление просто чудесных чудес, составляющих тело и душу вещей, превращений, путей и всего вообще.

***

Эта цельность и грация зверя (понимаешь их цену, трезвея), магнетизм негодяя. В телескоп наблюдая.

***

Это, в общем, обычные люди, чуть удачливей, может, хитрей, чудо-­фрукты катают на блюде, чудо-­рыб достают из морей.

Представители нашего вида что­то шепчут и трут амулет; их простые мечты и обиды сотрясают орбиты планет.

В этой оптике, как на экране, милый прикус, забавный оскал: безобидная вошь на аркане заставляет визжать кинозал.

***

Не всё, что подумалось, слушать приятно, сказать — хорошо. По­-моему, книга тем лучше, чем больше в неё не вошло.

***

Завершается день, и тебя настигает усталость, будто выпустил в шею чернила невидимый спрут.

Выползаешь тюленем исследовать, сколько осталось прошлогоднего снега, ожил или в логове пруд,

и на месте ли старые липы. И скользят под ногой                 литосферные плиты.

***

Помада, шёлк, бокалы, смех — о, как тяжел и скучен грех; но все вокруг взахлеб твердят: «Прекрасно, друг!» «Ты счастлив, брат!»

***

Хорошо выздоравливать. Глухо стучат по плечам, капюшону дождя кабошоны. Торжествует гидравлика. В мокрых лучах рассекаю, прощённый, брусчаткой мощённый океан. И повсюду на склонах волны уходящей простуды седые блины.

Обратная связь