С Лидией Степановной Говядиной я познакомилась, в марте 1995 года, когда поступила в смешанный хор Лавры, руководимый отцом Матфеем. В тот год отец Матфей принял в хор двенадцать человек из числа учениц Регентской школы. Шел Великий пост. Прослушивание проходило после первой седмицы, в понедельник, а на клирос Трапезного храма мы поднялись впервые в субботу перед Крестопоклонной неделей. Конечно, смотреть по сторонам было некогда, первым делом нужно было «настроить уши»: до Херувимской хор все пел наизусть, а напевы тогда были знакомы мне не все. Но у меня было прекрасное окружение: Гаврилова Наталья Михайловна, Ясенко Ольга Ивановна, Бахтина Лариса Николаевна и Лидия Степановна Говядина. Нужно было только внимательно их слушать, а это было не трудно: альтовая партия звучала монолитно и сочно.
В хоре тогда была четкая субординация, препятствующая свободному общению, поэтому более близкое знакомство с остальными певчими, в том числе и с Лидией Степановной, произошло не сразу. За введение в курс дела новых певчих отвечала староста – Лариса Николаевна Бахтина, незаменимая помощница отца Матфея, многолетняя труженица Лавры, работавшая также в пошивочной мастерской. Она объясняла нам, новым певчим, все дисциплинарные особенности, принятые в хоре, и следила за тем, чтобы мы чувствовали себя в новом коллективе хорошо. Пользуясь случаем, хочется добавить, что это был исключительно внимательный, добрый, мудрый и корректный человек. Отец Матфей доверял ей всецело, а для нас, певчих, она была непререкаемым авторитетом.
Службы в те годы проходили летом (как правило, после Пасхи) в Успенском соборе, а зимой (с конца октября) в Трапезном храме. Старые певчие с улыбкой говорили: «В Успенском мы в гостях, а в Трапезном – дома». Сообразуясь с особенностями акустики этих храмов, отец Матфей по-разному осуществил в них расстановку певцов. И вот, когда мы перешли петь в Успенский собор, я по-настоящему познакомилась с Лидией Степановной, сначала как с певчей, а позже и как с удивительным человеком.
Клирос в Успенском соборе был тогда небольшой, а для нашего хора, так просто крохотный. Некоторые, шутя, называли его «коробочкой». Просто удивительно, как отцу Матфею удавалось расставлять на нем хор в престольные праздники. (Помню, однажды я подсчитала состав всех певцов, вместе с приехавшими «гостями» – бывшими певчими хора: 72 человека!) Но зато мы стояли более плотно друг к другу, и можно было хорошо слышать всех товарищей, одесную и ошуюю. И здесь, я считаю, мне повезло: отец Матфей поставил меня перед Лидией Степановной. Не помню, признавалась ли я ей когда-нибудь, как легко мне было петь, когда она стояла за моей спиной. Но я никогда в жизни не замечала ничего подобного, ни в одном хоре, ни при каком соседстве. Тот, кто знаком с основами вокала и теми трудностями, с которыми сталкивается певец, меня поймет. В каком бы физическом и певческом состоянии я бы ни пришла на клирос, когда за моей спиной раздавался голос Лидии Степановны, я чувствовала, как у меня освобождается гортань, приподнимается нёбо – и звук приобретает ту самую «полётность», о которой мечтает каждый певец. У меня было ощущение, что голос Лидии Степановны, проникая мне в спину и затылок, словно бы подхватывает издаваемые моими связками звуки, и несет их «на бреющем полете». К сожалению, мое певческое счастье продлилось недолго: вскоре Лидия Степановна оставила хор, а когда вернулась, отец Матфей немного изменил расстановку певчих. С тех пор голос Лидии Степановны я слышала исключительно с правой стороны, и мне уже труднее было «попасть в волну» ее звучания. Я долго жалела об этом.
Здесь следует объяснить причину, по которой Лидия Степановна на два года уходила из хора. Ей пришлось сделать это не по своей воле и даже против своего желания. По благословению духовного отца. Она с молодости получала окормление у почитаемого всеми духовника Лавры архимандрита Кирилла (Павлова). У старца было множество духовных чад среди духовенства, которые обращались к нему не только для разрешения духовных и пасторских вопросов, но и в других священнических нуждах. В то время, о котором идет речь, один священноинок, назначенный настоятелем подмосковного храма, посетовал отцу Кириллу на отсутствие хора и попросил его помочь найти хорошего регента, который смог бы организовать хор и подготовить себе замену на случай, если не сможет остаться сам. Для Лидии Степановны было совершенной неожиданностью, что отец Кирилл именно к ней обратится с подобной просьбой. Она отказывалась, указывая на то, что не может оставить хор, что отец Матфей не отпустит ее. Но отец Кирилл был и духовником отца Матфея. Отказать ему отец Матфей не смог и – тоже без особого желания – отпустил Лидию Степановну на регентское послушание. В то время у меня уже сложились более доверительные отношения с Лидией Степановной, и я всегда пользовалась случаем поговорить с ней, когда видела ее расположение к беседе. Помню, как в этот период я встретила ее в Лавре после ранней литургии и подошла поздороваться. Был будний день, Лидия Степановна шла на работу в реставрационную мастерскую. Увидев меня, она остановилась и сразу стала расспрашивать, как дела в хоре, как настроение отца Матфея, что мы сегодня пели, и, выслушав меня, вздохнула: «Как я скучаю по хору!» На мой недоуменный вопрос, неужели нельзя что-то изменить, она с грустью ответила: «Я столько раз в жизни не слушалась батюшку, не исполняла его благословение! Теперь я должна его послушать. Он так просил!» Мне было трудно тогда поверить ее словам, трудно предположить, что она, действительно, могла когда-то не исполнить волю своего духовного отца. Я решила, что она говорит так по привычке к самоукорению. Но в другой раз Лидия Степановна рассказала мне один из случаев своего непослушания. Когда она только начинала свою трудовую деятельность в Лавре, еще совсем юной девушкой, отец Кирилл благословил ее поступать в консерваторию на вокальное отделение. Зная, как она поет, я с удивлением воскликнула: «А почему же Вы не стали поступать в консерваторию?» Лидия Степановна с сожалением покачала головой: «Я тогда очень увлеклась фортепианной игрой и просила отца Кирилла, чтобы он благословил меня поступать на фортепианное отделение, но он не благословил. Только на вокальное, сказал он. А на вокальное я тогда поступать не хотела». Выслушав такое неожиданное признание, я огорчилась. Мне стало жаль, что, обладая такими замечательными вокальными данными, Лидия Степановна отказалась от профессионального образования. Увидев мое расстроенное лицо, она улыбнулась и бодро подытожила: «Я всему научилась в церковном хоре. В Лавре, у отца Матфея. И у Николая Васильевича Матвеева, конечно, тоже».
Лидия Степановна закончила регентскую школу при Московской духовной академии в то время, когда хором в ней руководил знаменитый московский регент Николай Васильевич Матвеев. Она часто с большой теплотой вспоминала годы учебы, рассказывая об особенностях работы с хором Николая Васильевича Матвеева и о той разнице, которую она замечала между ним и отцом Матфеем: в репетиционных методах, требованиях к звуку. По ее мнению, именно различное понимание специфики хорового звучания и послужило причиной разрыва отношений между двумя великими регентами. Лидия Степановна рассказывала, что одно время отец Матфей отпускал своих певчих на спевки хора регентской школы. Но потом резко прекратил эту практику, категорично запретив певчим ходить на спевки. На вопрос Лидии Степановны, почему, отец Матфей сказал: «Я работаю, работаю с вами над звуком, потом вы сходите туда на спевку – и я не узнаю хор!»
Я не запомнила, какое песнопение Лидия Степановна исполняла с хором на выпускном экзамене регентской школы, но она часто рассказывала, что мечтала взять одно сочинение из Всенощного бдения Рахманинова и очень просила Николая Васильевича, чтобы он ей дал это сочинение на экзамен. «Но он отдал его Володе Кирзину, своему любимому ученику», – говорила Лидия Степановна всегда с улыбкой, немного возвышая голос, но я неизменно чувствовала при этом так и не остывшую за много лет дирижерскую ревность.
Отец Матфей с большим уважением относился к Лидии Степановне и часто интересовался ее мнением относительно звучания некоторых песнопений. Однажды она по причине недомогания не могла петь и не пошла на клирос, оставшись молиться в храме. Отец Матфей увидел ее и после службы подозвал. В тот день хор первый раз спел на службе, во время совершения евхаристического канона, «Милость мира» В. М. Орлова. Отец Матфей поинтересовался у Лидии Степановны, как звучит песнопение в храме. Лидия Степановна честно призналась, что ей оно совершенно не понравилось. Отец Матфей поинтересовался, что было не так. Тогда Лидия Степановна смело заявила, что это песнопение вообще не встраивается в богослужение, «выпадает» из него. Нет соразмерности, нет логики развития формы. «Нет, отец Матфей, нет! Мне не понравилось!» – решительно заключила она. Отец Матфей промолчал. Но впоследствии до самой своей кончины, если брал для исполнения на литургии это сочинение, неизменно оборачивался к Лидии Степановне и с демонстративной вежливостью говорил: «Поем Орлова. По просьбе Лидии Степановны!» Однажды она не выдержала и воскликнула: «Батюшка, да сколько же можно об этом напоминать!» В ответ отец Матфей игриво заулыбался: «А что такого я сказал?»
Мне довелось петь в альтовой партии, в которой пели Лариса Николаевна Бахтина и Лидия Степановна Говядина. Лидия Степановна пришла в лаврский хор в январе 1967 года, через пять с половиной лет после того, как его руководителем стал отец Матфей. Лариса Николаевна еще раньше. Вся регентская деятельность отца Матфея прошла на их глазах. И он любил в паузах оборачиваться к ним и делиться с ними какими-то замечаниями, наблюдениями или даже воспоминаниями. А мы, молодые певчие, становились благодаря этому свидетелями захватывающих откровений.
Лидия Степановна на протяжении 53 лет была ведущей певчей хора. Несмотря на болезни и возраст, она крепко держала партию. Кроме того, в течение двадцати лет – в 1970-х – 1980-х годах – она была библиотекарем хора. Готовила ноты к службе. Отец Матфей диктовал ей, какие ноты будут нужны на службе, а она записывала его указания на отдельных листах бумаги. С годами таких листов накопился целый архив. Надо отметить, что эти годы были настоящим расцветом в многолетней истории смешанного хора. Отец Матфей разучивал с певчими песнопения любимых им композиторов Новой московской школы: А. Д. Кастальского, П. Г. Чеснокова, Вик. С. Калинникова, С. В. Рахманинова. Его увлекали те репертуарные и исполнительские возможности, которые мог дать дирижеру хорошо подготовленный, большой смешанный хор. И он много сил отдавал работе с ним. Еженедельно отец Матфей проводил одну спевку с женским составом и две – с общим составом смешанного хора. Конечно, это давало свои результаты, и хор звучал великолепно. Думается, его привлекала возможность певчески украшать большие праздники обители. Можно сказать, что в эти годы певческие предпочтения отца Матфея находились в области торжественного соборного богослужения, с определенной долей концертности. Впоследствии его все более и более захватывала стихия монастырского пения, с его распевностью и строгой подчиненностью отдельных песнопений логике богослужения. И уже в конце 1980-х годов интерес отца Матфея окончательно перешел от смешанного хора к мужскому. Архив с записями Лидии Степановны был уже не востребован. Однажды она спросила отца Матфея, что ей с ним делать. Отец Матфей, видимо, был недоволен вопросом. Помолчав, он хмуро сказал: «А на что он нужен? Сожги его». Лидия Степановна послушалась и уничтожила свой архив, о чем потом очень сожалела. Она оставила только небольшую стопку листков. Именно благодаря им и были составлены таблицы, отражающие репертуар праздничных служб в день Преподобного Сергия в 1973 – 1978 годах. Эти таблицы опубликованы в книге А. Бетиной «Пою Богу моему дондеже есмь», вместе с воспоминаниями Л. С. Говядиной. Считаю своим долгом сообщить об ошибке, закравшейся в это издание, на которую указывала Лидия Степановна. В книге опубликованы копии двух листков из ее архива, и в подписи к ним значится, что они написаны рукой отца Матфея. Лидия Степановна говорила мне, что это не так. Эти записи делала она под его диктовку. Кто хорошо знает почерк отца Матфея, может легко убедиться в том, что это не его рука.
Вскользь я упоминала, что Лидия Степановна, кроме хора, несла послушание в реставрационной мастерской Лавры. По ее словам, она начала в ней работать в 1975 году. Об этой ее деятельности, надеюсь, будут еще написаны воспоминания ее коллегами. Здесь мне бы хотелось упомянуть только один случай, характеризующий необычную особенность ее восприятия как художника искусства звука. Признаюсь, для меня это было большой неожиданностью.
Был богородичный праздник. Регента по болезни не было, и смешанным хором довелось управлять мне. После службы мы сели отдохнуть возле клироса. Лидия Степановна выглядела расстроенной. Я о чем-то спросила ее – и вдруг получила довольно строгую отповедь, за репертуар песнопений, выбранный мной для той службы. Я всегда с большим доверием относилась к выбору Лидии Степановны, давно заметив ее безупречное чувство музыкального стиля, и часто советовалась с ней. Особенно тогда, когда в чем-то сомневалась. В тот день репертуар как-то сам непринужденно сложился в моем сознании, и я к Лидии Степановне с вопросами не обращалась. Честно сказать, я осталась довольна, как своим выбором, так и вообще пением хора. Поэтому реакция Лидии Степановны меня не столько расстроила, сколько озадачила. Что же не так? Я спросила об этом Лидию Степановну. Ее ответ еще больше удивил меня. «Ты не учитываешь цвета службы! Это же богородичный праздник! Голубой цвет! А ты что взяла сегодня?» Я была ошеломлена. Учитывать цвет? Соединять цвет и звук? Нет. Мне это недоступно. Удивительно, но произошло это два года назад. Двадцать три года я знала Лидию Степановну, но впервые с такой ясностью поняла, что она не только певчая. Она художник. Художник во всем.
В день Рождества Христова 2017 года я поздравила Лидию Степановну с полувековым юбилеем: 50 лет в хоре, на клиросе Лавры! Это же невероятно! Меня эта цифра приводила в восторг. Наверное, это было заметно. Лидия Степановна, видимо, насладившись моим торжеством, улыбнулась и не без гордости, произнесла: «Но заметь, Катя, не 50 лет на клиросе! На клиросе я уже 60 лет!» И я попросила ее еще раз рассказать историю, как ее приносили в храм под мантией.
«Не под мантией, – поправила она меня, – а под рясой. Мне было 11 лет. А власти тогда особенно строго следили за тем, чтобы в храме не было детей. Но я должна была быть на службе. Я была исполлатчицей. И вот, меня проносил священник под рясой. На своей спине. Я буквально висела на его шее». И Лидия Степановна весело смеялась.
Это было в Екатеринбурге (тогда Свердловск), откуда Лидия Степановна была родом. В то время на Урале было довольно много представителей первой волны русской эмиграции – ее дальневосточной ветви, из тех, кто вернулся в Россию. Лидия Степановна только однажды со мной заговорила об этом и призналась, что в их соборе на клиросе были певчие, которые всегда приковывали ее внимание. Они очень отличались от остальных. Отличались всем. Манерой держаться, обращаться к окружающим, речью, наконец, даже внешним видом, одеждой. «Я только спустя годы поняла, – сказала тогда Лидия Степановна, – что мне посчастливилось общаться с представителями дореволюционной России».
Мне посчастливилось общаться с людьми, сохранившими для нас живые традиции Церкви, Ее дух, являющиеся примером преданности и самоотверженного служения Ее клириков. Одним из этих людей и была для меня Лидия Степановна Говядина.
Воспоминания Екатерины Садиковой.
1. Скончалась 24 января 2020 года.
2. Скончалась 14 августа 1999 года.
3. Игумен Никифор (Кирзин) – известный регент, свыше 30 лет управлявший хором Московской духовной академии, составитель многих нотных богослужебных сборников для однородных мужских хоров.
4. Там же. С. 256-257.
5. «Исполатчиками» называют исполнителей особого песнопения («Исполла эти, деспота»), сопровождающего каждение архиереем алтаря и солеи. Текст песнопения, в переводе с греческого, означает пожелание архиерею многих лет жизни.
