Мир меняется, вместе с ним — наша страна и её идеология, вслед за ней — гуманитарные дисциплины в школах и вузах. Покажите нам учебники литературы, истории и обществознания, и мы на основании того, какие страницы и аспекты в них выпячиваются наружу, а какие замалчиваются, довольно точно скажем о наборе ценностей, который хотят привить подрастающему поколению их авторы.
Списки школьной литературы, которая даётся ребёнку на летнее чтение, пожалуй, не менее иллюстративны. Они тоже эволюционируют. Чуть медленнее и по инерции, но раз в несколько лет обновляются по мере прихода в сферу образования новых поколений педагогов и чиновников. Листаешь их, сравниваешь со своими, и понимаешь, какая огромная мировоззренческая пропасть разделяет поколения отцов и детей: куда более глубокая, чем описанная Тургеневым в одноимённом романе.
Современного школьника любого возраста, например, старательно ограждают от любой попытки осмыслить на уроках литературы причины трёх русских революций, отдавая этот процесс на откуп историкам. О феномене Максима Горького нашим детям положено знать только то, что дедушка у него был суровым, а детство непростым. А что за ним последовало и за какие заслуги этого писателя пытались любой ценой вернуть из эмиграции, знать теперь вовсе необязательно.
Владимир Маяковский останется в памяти подростков поэтом, который призывает сыграть ноктюрн на флейте водосточных труб, а вовсе не большевистским агитатором, «горланом», главарём
Хотя с точки зрения самообретения в вечности, такая избирательность русскому футуристу может даже пойти на пользу. Это по-прежнему модный поэт среди пятнадцатилетних. Но отображает ли сужение взгляда на Маяковского его величие? Алексею Николаевичу Толстому в глазах современного школьника и вовсе выпало обидное клеймо плагиатчика за превращение Пиноккио в Буратино и литературную обработку сказки Карло Коллоди. До самой красочной биографии Петра Первого и её богатейшего языка школьники нового тысячелетия не доберутся. Может быть, даже никогда.
Не дойдут у них руки и до Чернышевского, пытавшегося ответить на вопрос «Что делать?» в одноимённом романе. Этот писатель, похоже, для школьников канул в Лету навсегда. Глубокий и насквозь трагичный Александр Николаевич Островский позиционируется курсом литературы как чудаковатый и совершенно не понимающий женщину морализатор, который зачем-то утопил Катерину, которая сдуру рассказала об измене... А Павке Корчагину программа уготовила отправиться в сторону Чернышевского, то есть забвения.
Вместо них появились в списках «Дженерейшен Пи» Пелевина и «Кысь» Татьяны Толстой, странноватая Мэриам Петросян с психоделическим романом «Дом, в котором», рассказывающим о жизни совершенно выдуманных детей-инвалидов выдуманной страны в выдуманной реальности, и Гарри Поттер со вселенными Толкиена, и даже утопист Джордж Орруэл (как будто у нас своего Салтыкова-Щедрина не было).
Процесс плавной замены «наших» произведений на «не наши» не прекращается. «Тихий Дон» два десятка лет предлагают убрать отовсюду изза объёма и сложности. Зато американский аналог, посвящённый войне Севера и Юга, «Унесённые ветром» всюду суют в качестве рекомендуемого к ознакомлению. Видимо, конфедерат позапрошлого века Ретт Батлер нашему современнику ближе и понятнее Гришки Мелехова, который моложе его на 60 с лишним лет.
Списки для детей младшего школьного возраста — отдельная тема для дискуссии. Где-то наверху посчитали, что изучение военных рассказов Фадеева травмирует психику младшеклассника больше, чем ежедневные компьютерные стрелялки... Короткий патриотичный рассказ «Сашко» почему-то оказался более травмирующим, чем многочасовые танковые интернет-баталии.
Вместе с тем, литераторы призывают не драматизировать включение одних произведений и исключение из списка других, ссылаясь на советский опыт. Сергей Есенин и Фёдор Достоевский десятилетиями были писателями «нон грата». В ту же когорту в своё время попал гончаровский «Обломов», который невероятно скучен современному школьнику, зато позволяет раскрыть феномен прокрастинации во всей её ленивой красе.
Куприна и Бунина всегда изучали очень выборочно. Ещё труднее были отношения власти с Серебряным веком русской литературы. Больно он надрывный и многогранный был и целиком не вписывается ни в одну систему ценностей. Разве что в прогрессистскую, и то с поправкой на разрушающий желание жить и работать декаданс (но от Бальмонта, Сологуба и Мережковского школьникам, как правило, не дают вовсе, ограничивая их знакомство с Зинаидой Гиппиус).
Перед Минобром возникла крайне непростая дилемма. С одной стороны, любого классика убирать и предавать забвению искренне жаль. Зря что ли его изучали почти сотню лет? С другой, школьная програма не резиновая, а реабилитация всех запрещённых в разное время авторов и включение в пантеон новых литераторов делает школьные списки для чтения безразмерными
Поэтому идея изучить всех, от Фонвизина и Карамзина до Дмитрия Быкова и Михаила Веллера выглядит утопичной и неосуществимой. Потому что русские писатели были довольно продуктивными.
А потому не стоит искать двойного дна в попытке проигнорировать «Анну Каренину» с «Братьями Карамазовыми». Изучать их просто некогда. Одиннадцатый класс, да ещё с поправкой на подготовку к экзаменам, может просто надорваться. Ажиотаж вокруг легализованного Солженицына, случившийся в 90-е, заметно поугас. Писатель-диссидент остаётся значимым для составителей программы и списков, но уже далеко не сакральным и не культовым.
Так или иначе, за спорами об идеологии часто забывается основное предназначение летнего списка литературы. Он остаётся с советских времён неизменным: чтобы перегруженный уроками ребёнок во время учебного процесса имел возможность освежить в памяти книгу, не пытаясь осилить за вечер 150-200 страниц в ущерб другим дисциплинам и досугу. Наиболее приземлённые учителя стараются включать в него примерно 80 % из школьной программы, приправляя их на свой вкус более или менее соответствующими возрасту произведениями. Витающие в облаках педагоги, в свою очередь, раздувают его до 100-150 позиций (на 90 дней), что выглядит очень спорно. С одной стороны, у ребёнка появляется выбор. С другой, при отсутствии того самого привитого литературного вкуса, способность прочитать то, что действительно будет полезным, весьма сомнительна. Да и руки подростка, мягко говоря, опустятся.
По грубым прикидкам учителей литературы, из всего класса читающими можно назвать 40 % детей. Социологи утверждают, правда, что педагоги своим подопечным и самим себе льстят. Реально читающих детей до 15 лет гораздо меньше — 28 %. Этот процент чуть-чуть повышается к 17 годам до 35 %. Остальные довольствуются либо краткими пересказами в несколько абзацев и куцыми характеристиками героев, изложенными в интернете, либо просмотрами экранизаций там, где это возможно. «Война и мир» Сергея Бондарчука, например, соперничает по количеству просмотров с самым популярным интернет-блогером Юрием Дудем. Но вовсе не потому, что Бондарчук гений, а потому что детям лень или некогда читать.
Каждый год у старшеклассников выпытывают, почему они перестали брать в руки книгу и позорят гордое звание некогда самой читающей нации мира. И получают стандартные ответы: потому что хорошая книга стоит дорого (это действительно так), потому что нет времени (и это тоже правда) и потому что не считают нужным читать в принципе, ибо это никак не поможет в постижении большинства востребованных на рынке труда профессий (с этим тоже не поспоришь, современные СЕО-менеджеры и мерчендайзеры никогда не стоят перед выбором Тараса Бульбы и его сыновей Остапа и Андрея).
А ещё дети любят, когда с ними разговаривают на одном языке
И зипун, армяк, манишка с вожжами и пролётками для них совершенно мёртвые и лишённые смысла слова (ни один современный школьник, кроме будущих филологов, никогда в жизни не пощупает их, не употребит и не попробует объяснить своим детям). И было бы неплохо, если бы школьная программа пополнилась произведениями, которые отражают современные нравственно-лингвистические коллизии.
Поэтому выбор у системы образования в исторической перспективе невелик в принципе. Либо в списки обязательной и рекомендованной литературы наряду с изрядно поредевшим пантеоном классиков мы включаем интересные умным детям современные книги: Бродского, Довлатова, Акунина, Пелевина, Стругацких, Лукьяненко, Прилепина, либо теряем остатки читательской аудитории и перспективы вырастить грамотное поколение, любящее слово и литературу, навсегда.
Сергей РУНЬКО
